Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
16.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[21-03-01]
Культура демократии. Часть 3Ведущая Ирина Лагунина<<< Часть 2 Ирина Лагунина: Насколько успешно можно развивать западные демократические модели в обществе с традиционной культурой и надо ли это делать? Культура демократии - завершение беседы с французским философом, профессором Центра стратегической безопасности имени Джорджа Маршалла Александром Гариным. В прошлой беседе мы остановились на том, что благодаря протестантской этике в Европе появился новый ценностный ориентир. Не только государству, не только церкви, но и человеку надо дать определенную свободу, чтобы он мог полностью себя выразить. Это новая трансформация права, закона. Закон должен регламентировать жизнь, но целью его является инициативная личность. Возникает то, что историки называют "программой хорошо упорядоченного полицейского государства". В чем состоит программа? Александр Гарин: Программа построения хорошо упорядоченного полицейского государства состояла в следующем. В начале ее стояла задача государства просто дать элементарную безопасность, то, что было разрушено в результате конфессиональных войн. Но государство постепенно, начиная регламентировать жизнь граждан, то есть устраивать ее, вводить фонари на улицах, организовывать полицию, так, чтобы люди не носили оружие, чтобы остаться в живых, и так далее, и так далее, постепенно государство входило во вкус и постепенно эта регламентация начинала носить не элементарный характер охраны граждан, а уже положительный характер, реформы в определенном направлении. Ирина Лагунина: Собственно, функции государства, которые вы перечислили, исполняются и "полицейским государством" в отрицательном смысле этого словосочетания. Александр Гарин: Специфика европейского государства, вот этой программы, которая стояла за европейским государством, состояла в следующем. Во-первых, инструментом проведения в жизнь был закон. Во-вторых, адресатом была независимая, относительно независимая автономная личность. Это было связано уже с протестантской этикой. Государство понимало, что все благие реформы проходят через душу человека и через его совесть. Регламентация должна быть не детальной, она должна дать рамки, благоприятные для того, чтобы в них человек, исходя из своей совести и своего разума, мог бы развить свою инициативу, говоря современным языком, довести реформу до ума. В этом состоял успех или неуспех этой реформы. А именно: если центру удавалось бы найти на местах, в локальных ситуациях, тех людей, которые в состоянии были бы проявить инициативу на пути этих реформ и воплотить ее в жизнь, то вот, конечно, с этим был связан успех, если нет, то неуспех. То, что адресатом являлся индивидуум именно такого рода, как я сказал, со своей инициативой, с совестью, этот фактор отражался в том, что называется воспитанием буржуазных добродетелей. Собственно, это - становление среднего класса, как мы его сегодня понимаем. Огромное количество памфлетов, школы, проповеди в церкви были нацелены на воспитание буржуазных добродетелей. В чем они состояли? Они состояли в том, что идеалом человека становился маленький честный человек, который жил по совести, который честно зарабатывал и становился независимым. То есть маленький бизнесмен, он получал свою независимость благодаря своему труду, благодаря своим усилиям, благодаря своим внутренним качествам. Какие качества? Трудолюбие, чистота, пунктуальность, бережливость. Эти качества строились в противоположность с аристократическими качествами. То есть аристократ богат от рождения, его этика - это этика служения, это не этика работы для самого себя. Аристократ, может быть, даже не является особенно трудолюбивой личностью, он военный прежде всего. Платье аристократа великолепно, а платье буржуа чисто, он не может себе позволить великолепия. Аристократ изящен в своих манерах, буржуа прям, но он педантичен. Аристократ эрудирован, буржуа знает свое дело, но зато глубоко. То есть за всеми этими буржуазными добродетелями стояла этика автономии независимого маленького человека, который никому не обязан, которому государство предоставило рамки, рамки, юридические рамки, прежде всего, внутри которых он может осуществить свою независимость? Ирина Лагунина: Но как можно создать такую этику в традиционном государстве? Александр Гарин: Если мы посмотрим на традиционные режимы, то это полная революция. Традиционные режимы состоят из кланов, а не из маленьких людей среднего класса. Их здоровье - это здоровье того или иного клана. Этот клан великолепный, он, конечно, является аристократическим, родовым. Главным является степень близости к правящему клану, то есть в идеале к самому царю или королю. Тот, кто силен, тот и богат. Вот совершенно новый западноевропейский идеал состоял в том, что государство должно дать каждому маленькому человеку его индивидуальную свободу, чтобы он с помощью своих индивидуальных усилий, на основе реализации своего труда на совесть мог бы достигнуть благополучия. Вот это главное - эта смычка устремлений государства сверху и одновременно пробуждение потенциала людей снизу. Это то, что стоит за тезисом Макса Вебера о протестантской этике. Это изложение или интерпретация не Макса Вебера, это интерпретация на линии мысли Харольда Бермана. Но, тем не менее, именно так, именно это мы видим: те государства, которые поставили своей целью и своим адресатом вот этого здорового человека среднего класса, который живет по совести, и дали ему самые благоприятные условия, Америка, Англия, Пруссия, - именно они экономически вышли на верх. Поэтому Марк Райеф пишет подзаголовок, его название книги это "Социальные преобразования с помощью закона в Германских землях и в России 1600-1800 годы". Ирина Лагунина: По-моему, именно это и пытался сделать Петр Первый? Александр Гарин: Интересно, что начиная с Петра Первого, который просто восхищался достижениями прежде всего протестантских стран, эта программа попадает и в Россию. Любопытно, что до конца империи императорский двор постоянно ориентировался в своей административной и государственной политике на Пруссию, на модель Пруссии. Если в культуре Россия ориентировалась на Францию, то здесь - на Пруссию. Постоянно было это желание создать правовое государство, не демократическое, заметим, еще не демократическое, но правовое государство, которое бы принесло такое же благосостояние граждан, как это было, скажем, в Пруссии. В Пруссии в результате этой программы, вообще в Германии в целом, мы видим за двести лет полное преобразование. Эразм Роттердамский пишет о современниках-немцах, скажем, 1600-го года, что они грязные, лентяи, пьяницы, в трактирах остановиться невозможно, дороги непонятно какие. Через двести лет на основе выполнения этой преобразовательной программы, на основе закона, дающего автономию вот этому маленькому человеку среднего класса, мы видим чистенькую Германию, аккуратненькие домики, вот все то, что замечали русские офицеры в 1813-м году, когда они пересекали границу России, входили в Пруссию, а потом во Францию. Они удивлялись этой разумности, организации, например, немецкой деревни по чистоте, вот этой разумности жизни и мечтали, конечно, сделать то же самое в России. Ирина Лагунина: Так почему же в России дела шли с трудом? Александр Гарин: Для этого вернемся к корням. Корень всего этого, как мы видели, это юристы. Система независимого юридического права с независимым судом. Даже в монархическом государстве, даже в Пруссии постепенно судьи становятся независимыми. Интересно, что в Пруссии и в других германских землях бюрократами постепенно становятся юридически образованные чиновники. Так же как в сегодняшней жизни в Германии чиновник - это выпускник юридического факультета. А попасть на юридический факультет труднее всего, потому что это дает в конечном итоге хорошие деньги. Вот эта необходимость элиты, которая ставила своей целью общее благо, и в это общее благо входила автономия совести человека, и государство должно было дать только рамки для этой индивидуальности, вот эта вот элита постепенно набирала силы и постепенно приводила к тому, что Макс Вебер называет необходимой чертой модернизированного общества. Бюрократическая машина, которая работает как часы, чиновники, которые хорошо зарабатывают, которые понимают, чем они занимаются, их нельзя произвольно сменить. Интересно, что, скажем, в Баварии где-то в начале 19-го века был принят закон, который защищал позиции мелких чиновников перед позициями высших чиновников. Надо было доказать, что чиновник что-то сделал в нарушение процедур, чтобы его сменить. Значит, это приводило к тому, что чиновник становился более смелым в проведении разумности, как он ее понимал, в рамках закона. То есть вот этот личный произвол, что хочу, то и ворочу, что я шеф, я начальник, ты дурак, и я поэтому могу тебя снять и повернуть тобой, постепенно уступал место партнерским отношениям на основе закона, на основе идеала закона. Эта идея в целом была заимствована Россией. Историки мало, к сожалению, поработали над тем, чтобы объяснить нам духовный горизонт, то измерение, которое присутствовало в головах лучших представителей чиновничьего класса в России в этом смысле. Ирина Лагунина: Мы остановились на Петре Первом, который попытался перенести упорядочность Запада на российскую почву. Профессор Гарин, в чем, по-вашему, был недостаток этих реформ, если основа, как вы говорите, была принята? Александр Гарин: Недостаток мы видим сразу в том, что, конечно, юридическая культура гораздо менее развита. Понятие непротиворечивости права, что право существует как кодекс, как единый пакет, требует довольно высокого уровня развития мышления. С чисто психологической точки зрения очень интересно отметить, что ребенок проходит те же фазы развития, которые проходит в своем развитии человечество. Это выяснил знаменитый швейцарский француз, психолог Пиаже. Это очень интересное направление, которое объединяет теорию модернизации, философию, историю, политическую философию и психологию вместе. Оказывается, что дети не просто количественно отличаются от уровня мышления взрослого своим мышлением, но до определенного возраста дети не в состоянии мыслить формально-систематически. Они просто не могут схватить количество этих разных параметров, учесть их все вместе, учесть всю эту многовариантность, вывести этого все из определенных постулатов с помощью логики. Для того, чтобы развить это начало, нужно, чтобы ребенок закончил определенное образование. Где-то он достигает этого уровня в среднем только к 15-16-ти годам. Для этого должна быть соответствующая социальная среда. Поэтому, что мы наблюдаем? Во многих традиционных странах третьего мира, которые не развиты в этом смысле, где грамотность населения низкая, очень многие взрослые не выходят на этот уровень. Да даже в индустриально развитых странах не все сегменты населения выходят на этот уровень. Приведу пример, который часто приводят из так называемой транскультурной, межкультурной психологии. Советский психолог Лурье рассказывает о том, как он задает вопрос одному жителю Узбекистана. Он предлагает ему подумать, крестьянину, неграмотному (это 20-30-е годы), он ему предлагает следующий силлогизм. Он говорит: на Севере, там, где много снега, все медведи белые, Новая Земля - это Север, там есть медведи, какие они будут? Ответ крестьянина очень простой - не знаю, не видел. Если психолог настаивает на том, чтобы крестьянин сделал мысленную абберацию силлогизма: раз Север, и раз на Севере, там, где снег, медведи белые, а Новая Земля это Север, то, следовательно, медведи должны быть белые. Крестьянин не идет на этот шаг. Точно также дети до определенного возраста силлогизма просто не понимают, это слишком сложно. Они понимают только то, что они видят непосредственно. Теперь давайте себе представим на секунду, какая разница была между юристом образованным в католическом мире, выпускником университета, который вышел из школы философской схоластики, и между чиновником времени Петра Первого. Конечно, там были чиновники, недаром большинство их было из Украины, которая была под Польшей, то есть подпадала под этот же культурный ареал. В Польше были учебники философии Фомы Аквинского, а в могилевской академии, в православной, переписывались эти учебники на церковно-славянский язык, но только Папа Римский выкидывался. И вот эти люди, образованные по Западу на православной ниве из Украины, были советниками Петра Первого. Это отмечает Марк Райеф. Они понимали, о чем идет речь. Но число таких людей было очень мало. Ирина Лагунина: Итак, представим себе Петра Первого, который перенимает эту идею упорядочного государства без базы юридических школ, без грамотных людей в середине общества и с ограниченным числом советников... Александр Гарин: В России как бы существовало традиционно два уровня закона. Один закон был цивилизованный, высокой цивилизации и шел первоначально от церковных кругов. Это похоже на Запад. Второй закон, закон обычая, традиционный закон. Это тоже похоже на Запад. Но западная история состояла из того, что высокий закон полностью трансформировал обычный закон. То есть юристы, монахи, церковь, внедряясь в жизнь, давая из своей среды советников королей, которые дальше продолжали то же самое развитие. Чем они занимались? Они брали обычай и перепахивали его, просматривали его. Дикие законы выкидывались, терпимые законы интегрировались. Поэтому обычный закон и высокий закон в конце концов слились между собой, и примат высокого закона, примат юридического систематического начала, в общем, победил. Конечно, это был постепенный процесс и, конечно, регионы сохраняли еще какое-то время свои местные обычаи, их терпели. Но примат высокого права все-таки победил. Если мы посмотрим на развитие России, то исследователь отмечает другую вещь. А именно: Ключевский еще писал когда-то о положительной роли церкви, которая состояла, по его изложению, прежде всего в том, что церковь в той юрисдикции, которой она владела, внедряла в жизнь законы высокого порядка, которые брались из кодекса Юстиниана, то есть в конечном итоге брались из Византийской империи. Чего касались эти законы? Прежде всего той сферы, которая состояла из рождений, смертей, браков, разводов, передачи наследства. Вот этим занималась церковь. Чего здесь не произошло? Не произошло гармонизации той и другой сферы, как это было на Западе. В значительной степени крестьянский мир остался нетронутым высоким правом. В своей крайности это состояло в том, что мужики говорили: как будем судиться (если надо было судиться), по закону или по правде? По закону - это означало по цивилизованному закону, но его воплощал местный чиновник, плохо образованный, который с трудом этот закон сам понимал и в основном видел свою позицию как позицию для коррупции, для того, чтобы кормиться. Крестьяне поэтому соглашались с тем, что "давайте судиться по правде". Это означало: мы возьмем из нашей же среды какого-нибудь уважаемого старца, третейского судью, и как он порешит, так и будет. Мирской суд, третейский суд. Ирина Лагунина: Профессор Гарин, вывод из этого? Александр Гарин: Вывод был такой, это был либеральный крайний вывод. Существует общество. Что такое общество? Вот мы говорим - "гражданское общество" или "средний класс - это основа здоровой демократии". Вот именно. Был построен тот класс людей, который в этих идеальных для него условиях сумел честным образом стать преуспевающим и независимым от сильных мира сего. В нем государство видело свой здоровый корень. Многие мыслители стали думать, что это, собственно, общество само все это сделало, не государство. Что собственная роль государства, скорее, мешающая, что это мелкое регламентирование ни к чему. И появляются утопические теории о том, что регламентирования вообще не должно быть. То есть назад - государство должно быть ночным сторожем, не больше. Государство ведь изначально вошло в сферу регламентирования жизни ночным сторожем. Вот возникла идея - это и должно быть вновь только его сферой. И появились просто утопические идеи. Утопическая идея анархическая, что самодеятельность людей достаточно может регулировать сама себя. Утопическо-коммунистическая идея Маркса, что общество в один прекрасный день может обойтись без государства, государство должно отмереть. Появились эти идеи. И появилась романтическая идея о том, что все идет из недр общества само собой. Когда мы говорим о России, в сборнике "Вехи" 1909-го года Кистяковский в своей статье "В защиту права" приводит цитату Герцена из "Былого и дум". Герцен говорит так: да, в России право крестьянин не любит, не понимает, потому что несправедливость одной части законов научила его ненавидеть другую часть законов, даже если они положительные. А крестьянин и народ никогда не ждут ничего от судебных органов в свою пользу, и это ужасно. Но, дальше добавляет Герцен, и вот здесь он высказывается как чисто русский романтический интеллигент, Герцен говорит, что в этом большой минус, но и большой плюс, потому что "за видимым государством у нас в России не стоит государство невидимое". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
