Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[18-05-03]
Россия как цивилизацияСердце на кончике пальцаАвтор Елена ОльшанскаяВедущая Ирина Лагунина В передаче участвуют: Нина МОЛЕВА - искусствовед
Место, на котором вырос город Санкт-Петербург, было старинной окраиной Новгородской Руси, а затем Московского царства. Вдоль топких берегов Невы ("Newa" по-фински значит "болото") жили племена корела, ижора и водь. В 1240 году князь Александр Ярославич разгромил здесь шведскую флотилию, шедшую на Русь, за что получил гордое имя Невского. В Смуту Россия потеряла эти земли, а через сто лет Петр 1 сумел отвоевать их. В 1773 году в Петербург, в гости к Екатерине П приехал великий французский философ-энциклопедист Дени Дидро. Он советовал просвещенной императрице ввести в стране всеобщее равенство и вернуть царскую резиденцию в Москву, ибо "столица, находящаяся на краю империи, подобна живому существу, у которого сердце было бы на кончике пальца". Елена Ольшанская: Младший сын царя Алексея Михайловича, с ранних лет сирота, переживший в 10-летнем возрасте ужас стрелецкого бунта, самой волей Провидения выросший в подмосковном селе Преображенском, вне Кремля, Петр 1 с детства получил волю, недоступную царевичам. По дворцовому этикету того времени, "до 15 лет и более царевича, кроме тех людей, которые к нему уставлены, и кроме бояр и ближних людей, видети никто не может (таков бо есть обычай)". Сегодня ученые твердо знают, что Петр 1 не начал, но решительно ускорил европеизацию России, которая шла весь 17 век. До него власть и способствовала, и одновременно препятствовала новым веяниям. Церковь жестко реформировали и в результате раскололи, но свободный выезд православных в иные страны был строго запрещен - боялись, что "узнав тамошних государств веру и обычаи, начали бы свою отменять и приставать к иным". Торговцы жаловались Алексею Михайловичу на англичан, забравших в свои руки всю внешнюю торговлю в России. Правительство пыталось помочь "государевым природным холопам и сиротам", назначало посредников "нарочитых людей: за крепкими поруками". Однако, по Соборному уложению, поехавшего за границу без проезжей грамоты, "пытавши, казнили смертью", а если ему удавалось доказать, что он ездил по торговым делам, то "били только кнутом, чтоб иным неповадно было". "Бог благословил и передал нам, государю, править и рассуждать люди свои на востоке и на западе, и на юге, и на севере вправду", - говорил царь Алексей Михайлович, "Тишайший". Нина Молева, историк, искусствовед: У нас говорят: Алексей Михайлович, Тишайший, богомольный и прочее. А это человек, который на рогатину подымал медведя, человек, который пил так, как, может быть, даже и Петру не снилось, который ощущал соки жизни в каждой клеточке своего тела. Или совершенно драматическая история о его первой любви, когда у него отняли первую невесту, которую он помнил до конца своей жизни. И то, как он рванулся к Наталье Кирилловне, все смел на своем пути. Или его, например, спор с боярыней Морозовой. Мы представляем этот спор ортодоксальной церкви со староверами, но мы забываем о том, что все патриархи валялись в ногах у Алексея Михайловича, прося отправить боярыню Морозову куда-то на Север, в ссылку, куда угодно, но не издеваться над ней так, как издевался Алексей Михайлович. А ведь это было столкновение сильных личностей, сильных характеров. И именно вот такая напряженность этих сил приводит к тому, что Петру так легко совершать его реформы. Да, ломается очень многое, это почти как наш советский режим, который не надо было даже пальцем тронуть, просто дохнуть, и он превратился в прах. Совершенно так же было при Петре. Владимир Кантор, писатель: С Петра начинается совершенно новая политика России. Есть в истории понятие "культурный герой", то есть герой, который цивилизует пространство - прокладывает дороги, строит мосты, изничтожает разнообразную нечисть, приносит цивилизацию. Например, это Прометей, Геракл, это Владимир Креститель, это, если говорить об исторических персонажах, Ярослав Мудрый, Константин Великий и, конечно, Петр Великий. Человек, который построил заново, не то, что заново, просто построил Россию. Елена Ольшанская: "Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года. - Петр Великий велел считать годы от Рождества Христова, Петр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться - наше платье сшито по фасону иностранному, данному Петром Первым. Сукно выткано на фабрике, которую завел он; шерсть настрижена с овец, которых развел он. Попадается на глаза книга - Петр Великий ввел в употребление этот шрифт, и сам вырезал буквы. Вы начнете читать ее - этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносят газеты - Петр Великий их начал. Вам нужно купить разные вещи - все они, от шейного шелкового платка до сапожной подошвы, будут напоминать вам о Петре Великом: одни выписаны им, другие введены им в употребление, улучшены, привезены на его корабле, в его гавань, по его каналу, по его дороге. За обедом от соленых сельдей до виноградного вина (:) все блюда будут говорить вам о Петре Великом. После обеда вы едете в гости - это ассамблеи Петра Великого. Встречаете там дам, допущенных в мужскую компанию по требованию Петра Великого:" - из биографии Петра 1, вышедшей в 1841 году в знаменитой исторической серии книгоиздателя Флорентия Павленкова. Кирилл Рогов, историк, филолог: Если прочитать историю Петра, написанную Вольтером, то можно заметить во многих местах, как он меняет акценты в связи со своими так называемыми рационалистическими установками. Так, например, знаменитая речь Петра о переселении муз, о том, что музы были в Греции, потом они переселились в Европу, остановились и не дошли до России, теперь они переселятся в Россию и потом опять вернутся в Грецию - в этой речи Вольтер убрал последнее, что они опять вернутся в Грецию. И получилась структура несколько иная - получилась рационалистическая структура Просвещения, которое завоевыевает все новые страны. Между тем, это другая метафора - коловращения, замкнутого круга, ведь Петр произнес эту речь перед своими подданными при спуске на воду очередного корабля - речь о науках, о том, что музы перемещаются с места на место. Петр сказал, что он уподобил бы это движению крови в организме, которая совершает цикл по замкнутой системе. Петр понимал этот процесс как некоторый метаморфозис, почти мистический процесс переделывания одного в другое, высекания статуи. В середине царствования у него появилась личная печать, на которой была изображена эмблема "скульптор и его статуя", по мотивам известного мифа о Пигмалионе. Это была его личная печать, а в конце жизни проектировался триумфальный столп в Петербурге, посвященный Петру, где тоже она должна была быть воспроизведена. И эта же эмблема была на одном из погребальных штандартов, который несли во время похорон, и она была объяснена в знаменитой речи Феофана Прокоповича, который сказал: "Вся Россия - есть статуя твоя, тобой переделанная и твоим искусством созданная".. И эта же эмблема воспроизведена на знаменитом растреллиевском бюсте Петра. То, о чем думал и как представлял себе свою собственную роль, свое монаршее дело Петр - это смешение рационального и иррационального, рационального и эмблематического. Петр и люди его времени жили в мире, который был похож и непохож на мир, который нам знаком и понятен - мир конца 18 века - и мы очень часто теряем ту деталь, которая раскрывает совершенно иное мировосприятие, мировосприятие эпохи барокко. Нина Молева: Барокко для России - это рождение в человеке творца и осознание им того, что он творец. Не надо забывать о том, что Петр до 11 лет еще учил азбуку, не надо забывать, что он орфографии, синтаксиса не знал до конца своей жизни, что он был полуграмотным человеком, по тем нормам. Московское государство в 17-м веке имело великолепные гуманитарные учебные заведения. В этих гуманитарных учебных заведениях учащиеся говорили на четырех-пяти иностранных языках, польский язык знали все. Как сейчас наши ребята хватаются за английский язык, потому что это выход на общую платформу - не потому, что он им нравится, а ради ощущения равенства со всеми - вот это было и тогда то же самое. Сам факт, что когда Петр открывает учебные заведения, они наполняются сразу учащимися. И это были просто гениальные теоретики этого времени, которые говорили о том, что нужно, во-первых, дать изобразительную грамоту, чтобы человек себя ощутил в пространстве, ощутил себя среди вещей, предметов, явлений натуры, и так далее. Это неважно, будет ли он художником. Если вы берете плоскость, и вдруг на ней возникает изображение, вы уже выступаете в роли творца. Елена Ольшанская: Слово "Барокко" означает - "жемчужина неправильной формы", некое искривление, усложнение, игра. Барокко - это не только стиль в искусстве, это и стиль жизни, принятый при европейских дворах в 17 веке. Петр 1 был первым в истории российским монархом, отправившимся в заграничное путешествие. В составе огромной дипломатической миссии ("Великого посольства") он ехал переодетым в костюм урядника Преображенского полка, под именем Петра Михайлова. Кирилл Рогов: Культура потешного мира очень характерна для барочного монарха, и идея, скажем, переодевания, идея путешествия инкогнито. Это замечательно, когда Петр во время Великого посольства все время играет на том, что он присутствует инкогнито, и как европейские монархи включаются, с каким удовольствием они включаются в эту игру. Зная, что Петр стоит в свите, они спрашивают у послов, как там государь себя в Москве чувствует. Послы говорят, что они не могут сказать, как он себя сейчас чувствует, но когда они уезжали, он был в полном здравии. И обе стороны знают, и это как бы игра, и она им очень интересна. Как потешная культура, потешные игры 1690-х годов трансформируется в то, что мы называем петровским реформированием? Еще в Москве Петр придумывает себе потешную столицу Пресбург, игрушечную новую столицу, где действо потешной культуры разворачивается. Когда в 1703 году Петр пишет из Петербурга Меньшикову, что "из столицы, сиречь Санкт-Петербурга" - это земляная крепость недостроенная, несколько деревянных строений, это как бы продолжение Пресбурга, это иронический стиль. С другом детства Меньшиковым он как бы создает новую потешную столицу. Елена Ольшанская: "Тому, кто хотел бы должным образом описать город Петербург, следовало бы побывать там до его основания и увидеть, что было на этом месте, где теперь выстроен большой каменный город. Через него протекает большая, широкая и глубокая река Нева, а также ее рукава и просторные каналы, над которыми поднялся регулярный город. На этом самом месте, как я узнал, некогда было 15 хижин, населенных шведскими рыбаками", - писал в 1820 году один из польских дипломатов. Ольга Елисеева, историк, писатель: В 18-м веке появление такого рода городов, новых, совершенно на пустом месте, было связано не только с идеями Петра куда-нибудь передвинуть столицу или завоевать море, а на самом деле с философскими идеями, которые тогда господствовали в обществе. Просто Россия оказалась достаточно наивна, чтобы воплотить эти идеи в жизнь. Дело в том, что если мы обратимся к философии эпохи Просвещения, то мы встретим в ней блистательную идею о пороках и добродетелях. О том, что ребенка или целое общество можно избавить от пороков, порвав его порочную связь с предшествующим злом. Родители недобрые, но если у них отнять ребенка и воспитать его в каких-то изначальных добродетелях, то этот ребенок не унаследует пороков отцов. Точно также можно говорить о целом обществе. Если, скажем, целое общество откажется от своих корней и начнет жить на новых началах, с чистого листа, оно сможет избавиться от глубинных пороков своего прошлого. Поэтому сама по себе идея создания совершенно нового города на новом месте, где были бы совершенно новые дома, даже не напоминающие своей формой те постройки, в которых творилось некое предшествовавшее зло, это идея охватывает массы. И на бумаге подобного рода проектов было в Европе чрезвычайно много, и даже появлялись маленькие городки в Германии и Италии, на иждивении мелких князей, которые пытались их построить, пригласить туда жителей, создать для них хорошие условия и посмотреть - получится ли, справятся ли жители со своими пороками в этих условиях. И надо сказать, что в определенный момент архитекторы того времени даже схватились за голову и стали думать: а вот в этих совершенно новых городах как же люди будут мечтать и о чем они станут размышлять, когда там нет руин? Почему-то считалось, что размышления посещают человека, когда видит древние постройки. И появились целые проекты по созданию искусственных руин прошлого в таких маленьких городках, в частности, у нас в России можно видеть башни-руины в Царскосельском дворце, в Павловске - фундаменты таких построек, в Гатчине. Елена Ольшанская: Первыми зданиями, которые были выстроены в новом городе, кроме Петропавловской крепости, на Заячьем острове: "обер-комендантский дом, плац-майорские хоромцы, здания провиантских магазинов, гарнизонной канцелярии и главной аптеки, а против острова, на нынешней Петербургской стороне - "домик Петра" - деревянная изба, срубленная гвардейцами за три дня. В 1705 году положено было начало Адмиралтейству. Все это требовало массы рабочих, которых приводили отовсюду, и они гибли тысячами. Петр отовсюду набирал недостающих рабочих, один из указов царя повелевал беглых солдат после наказания кнутом "ссылать на каторгу в новопостроенный город". Как сообщает энциклопедия, изданная товариществом "Просвещение" в 1904 году, сооружение одной только Петропавловской крепости стоило жизни 100 000 "подкопщиков". Ольга Кошелева, историк: Обычно, когда пишут и говорят о Петербурге, то говорят о его строительстве. Вот крепость была построена, вот план Леблона, вот перспектива. Я, собственно говоря, занимаюсь не строительством, а людьми. Петербург возник в 1703-м году, когда была заложена Петропавловская крепость, вокруг крепости сначала разрастался посад, как это обычно бывает. Приезжали строители, торговцы, которые были должны кормить людей, военные, все они приезжали со своими слугами. Разрасталось такое поселение вокруг строительства крепости, оно происходило достаточно стихийно, строили просто избы, часто на скорую руку, неизвестно было, как долго все это продлится. Шла война, вражеская территория была, можно сказать, в нескольких шагах. В 1714-м году Петр решил заселять город как-то планомерно, и была серия указов по различным группам населения. Он собственноручно составил список дворян, как тогда говорили, "палатных людей и царедворцев", которые должны были приехать. Точно такая же была разнарядка по купеческим и посадским людям, но не трогали крестьян, крестьяне не должны были заселять город. В городах были выборы, на которых жители должны были из своего состава выбрать этих самых "переведенцев". Надо было выбирать людей богатых, как говорили, "семьянистых", чтобы у них была большая семья, чтобы город заселялся людьми состоятельными. Когда они приезжали в Петербург, то являлись в канцелярию Сената, где должны были их отметить. И оказывается, что выбирали людей совсем не богатых, часто каких-то, допустим, случайных крестьян, которые оказывались приписаны к посаду. Например, мне попалась такая семья: глава семьи - 90 лет, жена - 60 лет, сын - 12 лет и дочь - 5. В то же время были крестьяне, которые очень стремились в Петербург, торговые крестьяне. Могу привести пример крестьян Резвовых, которые были осташковскими крестьянами. Они были рыбники, ловили рыбу и появились в Петербурге еще до указа 1711-м года, там построились. А рыба была единственным продуктом питания в Петербурге, который не надо было привозить. Они достаточно быстро разбогатели и уже могли входить в купеческий посад. Мне их имя часто встречается, они себя пишут посадскими жителями. Тем не менее, налоги они продолжали платить по Осташковской слободе, где все равно числились крестьянами. Они подавали несколько раз прошение о зачислении их в петербургские жители, но столько было бюрократических проволочек, и наконец уже при Екатерине Алексеевне один из них достиг потрясающих высот - он стал поставщиком Ее Императорского Величества двора. И уже слушал это дело Сенат, и только на таком уровне Резвовы смогли стать настоящими жителями Санкт-Петербурга. Ольга Елисеева: Шла Северная война, денег, естественно, не хватало на каменное строительство, и поэтому позволить себе его можно было в одном единственном месте. Петр хотел отстроить новую столицу, Петербург, и поэтому все каменное строительство разрешено было исключительно там. А что касается Москвы, то он просто не поощрял, чтобы дворянские семьи, богатые дворянские семьи оставались в Москве. Значительная часть знати, в основном служащие при дворе, уезжают в Петербург и вынуждены там строить себе постоянные дома для проживания. Они, естественно, построены по европейскому образцу. И на новом, совершенно пустом, довольно болотистом месте и голом, где совершенно неуютно жить, люди вынуждены лепить свои скворечники из материалов, которые им очень еще непривычны - широкие окна, в которые дует, огромные комнаты, в которых холодно, протопить в русских условиях европейскими маленькими каминами тоже очень еще неловко. Где-то около пятидесяти лет жизнь в Петербурге устраивается: чуть-чуть становятся меньше окна, появляются вторые рамы, появляются сквозные печи, которые сразу соединяют несколько комнат для того, чтобы можно было протопить большие, по-европейски построенные дома. Елена Ольшанская: Петр строго следил за городской застройкой. Он даже приказал за счет государевой казны возвести "эталонный дом", чтобы частные владельцы представляли себе, каким обязано быть их будущее жилье. Ольга Кошелева: Петр решил, что застройка должна быть, как тогда говорили, "мазанковая". В Германии и в Северной Европе строили так: частично дерево, и оно забутовывалось и замазывалось известью. Потом были кирпичные заводы построены, и это имело вид полу-европейского, полу-голландского домика. В городской переписи комнаты называют светлицами - у строения столько-то светлиц. Оказалось, что эти дома продержались 10-15 лет. Они строились вокруг Петропавловской крепости, на Санкт-Петербургском острове. Когда Петр в 1717-м году вернулся из очередного своего вояжа в Европу, он увидел, что все пришло в абсолютную ветхость. Образцовые здания, например, типография - была такая образцовая мазанка, и некоторые другие строения - не выдержали климата. Елена Ольшанская: В первые четыре года (1705 - 9 годы) на сухих берегах реки Мойки (по-фински она тогда еще называлась Мья) уже находились тесно скученные четыре слободки, из которых "греческая" (место жительства галерный офицеров) выходила к самому берегу реки и шла вплоть до "першпективной улицы" (будущего Невского проспекта). Позже застроилась и набережная линия, до Адмиралтейства. В 1710 году земляные валики в крепости были заменены толстыми каменными валами. Город рос быстро. Ольга Кошелева: Первая перепись населения была в 1713-м году, дворовладельцы Петербурга должны были указать, какие постройки находятся на дворе и сколько в них очагов. Перепись показывает все эти строения. В том числе, мы видим, как поварни были устроены: очаг устраивался где-то по-русски, а где-то не по-русски, это очень важный момент. Практически в каждом доме была баня, даже в самом бедном, обязательно, но баня, естественно, с печью. Хотя в богатых домах употребляется другое слово, там говорили - "мыльня с печью и с каменицею", а еще и баня, видимо, для дворовых людей. Во дворе жила не одна семья. Это была специфика Петербурга того времени, потому что город молодой, он только строится, это фактически стройка, и жилья катастрофически не хватает. В любой двор, без всякого исключения, кроме очень приближенных лиц высшего государственного значения, могли подселять других людей. В городе приезжих было не меньше, чем жителей. Двор представлял собой совместное проживание многих семей, причем, часто эти семьи были из разных сословий, можно привести пример такого двора, когда там живут и купец, и подьячий, и священник, и крестьяне, и какие-нибудь иноземцы, очень много было пленных шведов. У каждого своя дворня. Представляете себе, что у этих людей, видимо, был разный образ жизни, разные привычки, и живут они в этом едином дворе совсем не потому, что они хотят так жить, а так получается. И солдаты, которые вели себя совершенно безобразно, и офицеры, каждый офицер считал своим долгом презирать посадское население. Они совершенно не считаются с какой-то собственностью, они берут дрова без спроса, они жгут свечи без спроса, они пьянствуют, они делают все, что хотят, насилуют дворовых девушек. Ольга Елисеева: В Петербурге очень быстро отказались от башмаков, которые постоянно носили в Европе, заменив их компромиссным вариантом - сапогами. В Европе сапоги - это анахронизм, разве только в сельской местности. В России даже дамы в Петербурге носят сапожки, а иногда и валенки. Европейские дипломаты, ухаживавшие за русскими дамами в 18-м веке, с ужасом писали о некоторых деталях туалета русских дам, например, об изобилии нижних юбок, которые надевали под пышное платье с единственной целью - утеплиться. Ольга Кошелева: Все стало называться по-новому. Человек, который назывался подьячим, вдруг стал называться канцеляристом. Появились такие профессии, как "парукмахер" - раньше с прической проблем не было, а тут стали делать парики, появилась пудра, появились особые перчатки, появились щипцы для завивки париков. Вещи, на которые раньше никто не обращал внимания - прическа, еда - стали связываться с вещами очень серьезными, моральными. Виктор Живов: Немец, который носит немецкий кафтан, носит просто одежду, а если тебя насильно переодевают в немецкий кафтан, то этот кафтан становится некоторым символическим предметом, который обозначает то, что ты превратился в европейца. И этой символической значимости у немецкого кафтана в Германии нет. Каким образом можно получить всевластие? Откуда, как можно сделать себя самодержцем в реальном смысле? Для этого нужно, чтобы люди были разделены на своих и чужих, на верных и неверных, с тем, чтобы всякая нелояльность, потенциальная нелояльность могла быть предметом наказания и изничтожения. Этим Петр и занимается. Он провоцирует нелояльность и эту нелояльность уничтожает. Елена Ольшанская: "Поскольку царь очень близко к сердцу принимал благополучие и возвышение своих подданных: он распорядился устраивать ассамблеи: приказал проводить их попеременно дважды в неделю в домах вельмож. Одна комната предназначалась для бесед, вторая - для карт, третья - для танцев. Начало назначалось на 8 часов и окончание - в 11. Хозяину дома надлежало обеспечивать буфет с винами, не предлагая их, пока не спрашивали, а также карты и музыкантов. На ассамблеи свободно допускались господа всех званий, русские и иностранцы, со своими женами и дочерьми. Это нововведение чрезвычайно нравилось дамам, поскольку освобождало их от суровых ограничений их жизни", - вспоминал Питер Генри Брюс, сын знаменитого фельдмаршала, графа Брюса. Права посещать петровские ассамблеи были лишены представители духовенства и лакеи. Ольга Елисеева: Москва жила большим количеством чисто русских развлечений, тех же бегов, петушиных боев, кулачных боев, здесь происходили ярмарки богатые, чего, естественно, Петербург себе не позволял, потому что это был столичный европейский город, где люди с самого начала чувствовали себя очень зажато. С петровского времени в русский карнавал входят элементы европейского. Петр очень любил подражать английскому двору и, в частности, он очень подражал английским государям в устройстве именно такого рода карнавалов, при которых государь брал на себя функцию карнавального дьявола. Он мог посещать своих вельмож, устраивать разнообразные, довольно злые шутки, чего раньше, естественно, русские государи не делали. Карнавал являлся уделом и утехой народа, простонародья. В петровскую эпоху и в елизаветинскую эпоху мы видим, что сами государи очень легко смешиваются с толпой, и происходит снижение представителей власти до уровня простого человека. Петр, естественно, мог пить со шкиперами, мог плясать, где ему вздумается. Виктор Живов: Маскарады, и, скажем, такая важная для петровской церковной политики вещь, как всешутейший всепьянейший собор, находят некоторые прототипы в том, что мы находим в жизни разных дворов Европы 17-го века. Это не значит, что Петр это повторяет. Когда скажем, в 1723-м году был большой маскарад, он продолжался в течение месяца и велено было персонам, участвовавшим в маскараде, не снимать своих маскарадных костюмов, носить их в течение всего месяца. Персоны эти включали всю политическую элиту петровского государства, все высшие государственные чины - они продолжали заниматься государственными делами. Вы представьте себе какого-нибудь просителя, который приходит в Коллегию и застает там президента этой коллегии, боярина, который сидит в костюме тирольского пастушка и принимает у него прошение. Конечно, он думает, что он попал в какой-то странный сумасшедший дом, он попал в другую реальность. Реальность, которую создает Петр, и Петр таким образом оказывается властителем этой реальности. Шутовские свадьбы, похороны карликов. Каждый год что-нибудь такое было, да еще не один раз, а по нескольку. Конечно, в каком-то смысле это карнавал, и можно применять все эти элементы, отождествить, увидеть, где они реализуются в европейском барокко, какие там карнавальные приемы, перевертывание верха и низа, Бахтин, все что угодно. Это все относится к материалу, из которого созданы петровские кощунства. А вот цель этого, конечно, была новая, цель этого была явно - воспитание общества, принуждение общества к разрыву с традицией. Елена Ольшанская: Все новации в допетровской русской жизни было принято объяснять возвращением к прежнему, исконному. Собственно, церковный раскол при Алексее Михайловиче случился не (как принято думать) из-за исправлений в богослужебных книгах - этим занимались и в 15, и в 16 веках - но именно потому, что нововведения впервые не замаскировали, не выдали за возрождение старины, а в приказном порядке велели молиться по-иному. Петр понимал, что, унижая религиозные чувства своих подданных, силой насаждая новизну, в глазах многих он выглядит антихристом. "Наш народ, - говорил молодой царь, - яко дети, учения ради никогда за азбуку не приймутся, когда от матери не приневолены бывают:" Новый город получил имя святого апостола Петра, покровителя римской церкви, а царь-реформатор, на латинский манер, стал "pater patriae" - "отцом отечества". Кирилл Рогов: В сущности, Петр не очень интересовался той старой Россией, которая осталась на старой территории. Он как бы создавал некоторую новую Россию на отвоеванной территории, ничейной. Он отчасти создавал некоторое новое царство. Был эмблематический мотив, который проходит сквозь царствование Петра такой нитью - это Петр Первый как Ной. В частности, когда он в 1721-м году заключил Ништадский мир со шведами, окончил войну, которая шла 21 год, то на празднестве в честь Ништадского мира центральная эмблема, изображавшейся на медалях во время фейерверка - два города у моря, это были Петербург и Стокгольм, а в море Ноев ковчег и над ним голубица, несущая оливковую ветвь и благую весть. Петр - это Ной, который вывозит своих подданных из старой грешной России в некоторое новое царство, которое он устраивает на берегах Невы. Нина Молева: Россия стала империей по окончании Северной войны, вместе с приобретением выхода к морям. Утвердилась идея некоего монстра, который мог противостоять один всему миру. Для этого были великолепные географические условия, эти немереные пространства, огромные возможности передвижения войск и людей. Сравните Голландию и Россию, где ее конец был, особенно по тем временам? И, кроме того, сознание этого пространства было порождено Золотой ордой и татаро-монгольским игом. Это сознание, что Россия - целый мир, от океана до океана. И вот тогда уже это вошло в плоть и кровь. Дмитрий Швидковский, историк архитектуры: Если смотреть на материал архитектуры, то признаки имперской архитектуры мы увидим с самого начала. Это можно увидеть и у великого князя Владимира в Киеве с Десятинной церковью, у Ярослава Мудрого с программой Софии Киевской. Но что уж совершенно очевидно - это архитектурная программа Андрея Боголюбского во Владимире. Во Владимире возникает универсальная архитектура, где сочетаются западные, романские черты с чисто византийскими, с какими-то восточными элементами. То же самое, по существу, происходит и в истории Московского царства. Это и ренессансная Москва с приглашением мастеров из Италии при Иване Третьем, и особенно это Иван Грозный. Василий Блаженный именно своей сложностью, изобразительностью, огромным числом символов, аллегорий, в которые погружена архитектура, может быть, одна из самых ярких построек (для меня) архитектуры именно вселенской, имперской. И Петр Первый только подхватывает эту традицию, он не так много в нее добавляет. Вечная идея империи - это идея Рима. В России в разное время возникает разный образ Рима: итальянского в 15-м веке, в 17-м просто западного, и христианского, поскольку прибавляется идея Иерусалима. Петр Первый оставляет тот же самый Рим, но образ его становится другим. Язык, которым выражается этот образ вселенского, постоянного, вечного имперского города, меняется. И поэтому Петр Первый начинает использовать язык, близкий к античности. И на протяжении долгого времени, до Николая Первого, до Александра Первого Рим в Петербурге становится все более и более конкретным - с тех пор, как Росси, строивший гигантские Дворцовую площадь и Театральную площадь, сказал: "Неужели мы не можем превзойти то, что создано римлянами?". Ольга Елисеева: Петербуржцев во всей остальной России, в принципе, не считали за русских. Дело в том, что петербургские семьи, семьи петербургских чиновников, очень часто не учили детей русскому языку, это продолжалось до времен Николая Первого. Приезжая к родственникам или знакомым в Москву, они оказывались только разговаривающими по-французски или по-немецки. Это ставило их в неловкое положение. Так, например, молодая княгиня Дашкова, вернее, девица Воронцова, выйдя замуж за князя Дашкова, вернулась в Москву и оказалась в полной невозможности разговаривать со своими московскими родственниками на русском языке, ее считали иностранкой. Фактически всех людей, родившихся и воспитанных при дворе в Петербурге, в России считали иностранцами. Когда Казанова посетил в 1772-м году Россию и проехал сначала в Петербург, его достаточно приятно принимали, но все встречные и встречавшие люди ему говорили: ну а вот теперь вы поедете в Россию, Россия начинается с Москвы. Вы там увидите, что такое Россия и как себя держат русские люди. Елена Ольшанская:
Польский поэт Адам Мицкевич, высланный в 1824 году из Вильны в Россию, оказался в Петербурге накануне наводнения и был поражен этим страшным зрелищем. Несколько лет Мицкевич тесно общался с Пушкиным и другими русскими друзьями. В 1830-31гг он оказался в эмиграции, где сочинил знаменитый цикл из семи стихотворений - так называемый петербургский раздел Ш части поэмы "Дзяды". Эти стихи Пушкин читал и некоторые даже переписал в свою тетрадь по-польски :
"Медный всадник" (русский взгляд на Петра) появился через два года, в 1833 году. Царь Николай 1 (цензор поэта) приказал вымарать из поэмы слово "кумир", а также четверостишие: "И перед младшею столицей\ Померкла старая Москва,\ Как перед новою царицей\ Порфироносная вдова". Возможно, тут слишком ясно прочитывался намек на Екатерину 1 (новую царицу), с которой Петр в 1712 году обвенчался во вновь отстроенном Исаакиевском соборе. Первая его жена, постриженная в монашество Евдокия Лопухина, пророчествовала "быть Петербургу пусту", и это помнили всегда. Пушкин отказался печатать поэму с поправками. Многие деятели русской культуры 19 века были солидарны с Адамом Мицкевичем в нелюбви к Петербургу, городу, построенному на костях (население России к концу царствования Петра сократилось на четверть), предрекали ему разрушение и гибель. Владимир Кантор: Ели говорить об отношении к Петру в 19-м веке, то оно по большой части, если не говорить об историках типа Соловьева или Каверина, которые обожали Петра, отрицательное. В культуре, в поэзии, в литературе последний боец за Петра - это Пушкин, который, конечно, считал себя прямым потомком Петра, об этом не раз говорил. Не случайно "Арап Петра Великого", не случайно "Полтава", не случайно "Моя родословная", где он назвает Петра шкипером: "Тот шкипер был сей шкипер славный, кем наша двигнулась земля". Елена Ольшанская: Одной буквой в слове "двиГнулась" великий поэт изобразил страшное усилие и фантастическую победу царя-великана, "шкипера", которому один из пушкинских предков, по легенде, "был продан за бутылку рома". Но, отвечая в стихотворении "Моя родословная" врагам и завистникам, Пушкин с презрением называет их детьми петровских выскочек - "новой знати", что "чем новее, тем знатней". Сам же он - потомок настоящего, древнего рода. "Водились Пушкины с царями, из них был славен не один". Хотя, как известно, "с Петром мой пращур не поладил и был за то повешен им. Его пример будь нам наукой: не любит споров властелин:" Владимир Кантор: Происходил откат от петровских времен, и этот откат отчасти естественный. На всякую большую революцию, а Петр - это революция, всегда есть контрреформы. Первую контрреформу , контрреволюцию по сути дела, произвел Николай Первый. У историка Погодина есть замечательная фраза, он говорит, что от Петра до Александра Первого Русь являлась империей, которая объединяла разные народы, давала некую наднациональную идею, и поэтому с Петра, победившего шведа мы дошли до Александра Первого, который привел Россию в Париж. Вообще представить себе: Алексей Михайлович вводит русские войска в Париж ( а всего сто лет прошло) - вообразить невозможно! Через сто лет Россия могла спасти Европу и войти в Париж, через сто лет после петровских реформ! И с Николая Первого начинается, как Погодин сказал, национальный период русской истории, который потихонечку доходит до идеи Александра Третьего "Россия для русских". И это антиимперское утверждение, которое означает гибель, по сути дела, империи, вычленяя некую национальность как главное, приводит, естественно, к бунту окраин, к бунту инославных народностей. К бунту порою явному, как это случилось с поляками, а порой неявному. Все это не могло не привести к крушению петровской идеи. Мне кажется, вообще, может мысль злая и дерзкая, что все народолюбие русской литературы было рождено Николаем Первым, который устами Уварова заявил "православие, самодержавие, народность". Русская культура, отрицая Петра, дело Петра, на мой взгляд, отчасти дичала. И осознала это русская эмиграция, которая бежала из России, обернулись, спохватились - за что ругали Петра. На кого опереться-то в русской истории? Кроме Петра и Пушкина не на кого. Толстой - это народолюбие, это отрицание цивилизации. Достоевский силен, бесов ненавидел, но идеала, кроме общеевропейского христианства, у него нет, ему в русской истории не на кого опереться. Выясняется, что Петр, Екатерина и Пушкин - три фигуры, на которые могла реально опереться русская эмиграция, думая о возрождении России. Виктор Живов: В России не создается долгое время общества как контрагента власти. Это дает власти те возможности, в частности, разрушения, которых все-таки не было у большинства революционеров в других историях. Кромвель был страшным революционером и мог отрубить голову Карлу Первому, но он не мог изменить характер жизни прихода. В России эта нижняя организация общества значительно менее сильна. Не потому, что власть хочет насильничать в России больше, чем в другом месте, власть всегда хочет насильничать, это входит в ее природу, а потому, что у нее здесь больше возможностей из-за нечеткостей структуры общества. И это создает специфику той русской жизни, которая проявляется в революции. Елена Ольшанская: Великий французский философ, Дени Дидро, до того никогда не покидавший Франции, гостил в мае 1773 года у просвещенной императрицы Екатерины П. В Екатерине знаменитый энциклопедист разглядел "душу Брута, соединенную с обликом Клеопатры". Ему, недворянину, императрица оказывала необыкновенные почести и вела с ним долгие беседы. Она объяснила своему французскому другу, что в России нет "рабов", а есть крестьяне, закрепленные за землей, и они "духом своим независимы, хотя телом испытывают принуждение:" Дидро согласился, что могут быть "добрые деспоты", но заметил, что "если один за другим придут к власти два-три добрых деспота, народ забудет о важности оппозиции и свободного волеизъявления". На обратном пути во Францию Дидро провалился под лед на Дунае - сани, на которых он ехал, утонули, а сам философ заболел и вскоре умер. Уже после его смерти Екатерина П рассказывала французскому послу графу Сегюру, как она ответила Дидро на его предложения реформ: "Господин Дидро, я с удовольствием слушала все, что внушил мне ваш блестящий ум; но из ваших великих принципов, которые я очень хорошо понимаю, можно составить прекрасные книги, но не управлять государством". Дмитрий Швидковский: Было принято заводить английских собак, у Екатерины были английские левретки, несколько поколений. Был такой случай: одну из левреток звали Саттерленд, так же как ее банкира шотландского, который, собственно, собаку и подарил. И однажды утром Екатерина вызывает генерал-полицмейстера и говорит: "Набейте из Саттерленда чучело". - "Ваше Императорское величие, ну как же так жестоко?". - "Ваша обязанность исполнять мои указания". Генерал-полицмейстер поскакал в Петербург из Царского села, нашел банкира, жившего в России. И сказал: "Мой друг, у меня для вас очень страшное сообщение". - "Неужели императрица отказала мне в своей милости?". - "Это ничего, милость возвращается". - "Неужели она решила меня отправить в Сибирь?" - "И из Сибири приходят". - "Как, императрица решила подвергнуть меня пытке?"- "Истязание ужасное, но и его переносят". - "Что же со мной случилось?" - "Ее Императорское величие приказало набить из вас чучело!" И очень много времени потребовалось банкиру, чтобы уговорить генерал-полицмейстера доложить еще раз императрице, что чучело набивать не надо. И когда генерал-полицмейстер снова к ней приехал, выяснилось, что чучело надо было набить из умершей английской левретки, а не из подарившего ее банкира. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
